Неточные совпадения
Как всегда кажется, что зашибаешь, как нарочно, именно
больное место, так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на беду нынче каждую минуту разговор нападал на
больное место Алексея Александровича. Он хотел опять отвести зятя, но сам Алексей Александрович с любопытством
спросил.
— Это кто? Какое жалкое лицо! —
спросил он, заметив сидевшего на лавочке невысокого
больного в коричневом пальто и белых панталонах, делавших странные складки на лишенных мяса костях его ног.
— А то здесь другой доктор приезжает к
больному, — продолжал с каким-то отчаяньем Василий Иванович, — а
больной уже ad patres; [Отправился к праотцам (лат.).] человек и не пускает доктора, говорит: теперь больше не надо. Тот этого не ожидал, сконфузился и
спрашивает: «Что, барин перед смертью икал?» — «Икали-с». — «И много икал?» — «Много». — «А, ну — это хорошо», — да и верть назад. Ха-ха-ха!
Он сказал несколько слов еще более грубых и заглушил ими спор, вызвав общее смущение, ехидные усмешки, иронический шепот. Дядя Яков,
больной, полулежавший на диване в груде подушек,
спросил вполголоса, изумленно...
Пред весною исчез Миша, как раз в те дни, когда для него накопилось много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром на четвертый день позвонил доктор городской больницы и сообщил, что
больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел
спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в больницу, Клим сначала пошел к доктору.
Долго
спрашивал ее муж, долго передавала она, как
больная врачу, симптомы грусти, высказывала все глухие вопросы, рисовала ему смятение души и потом — как исчезал этот мираж — все, все, что могла припомнить, заметить.
— Лжец! — обозвал он Рубенса. — Зачем, вперемежку с любовниками, не насажал он в саду нищих в рубище и умирающих
больных: это было бы верно!.. А мог ли бы я? —
спросил он себя. Что бы было, если б он принудил себя жить с нею и для нее? Сон, апатия и лютейший враг — скука! Явилась в готовой фантазии длинная перспектива этой жизни, картина этого сна, апатии, скуки: он видел там себя, как он был мрачен, жосток, сух и как, может быть, еще скорее свел бы ее в могилу. Он с отчаянием махнул рукой.
Что было с ней потом, никто не знает. Известно только, что отец у ней умер, что она куда-то уезжала из Москвы и воротилась
больная, худая, жила у бедной тетки, потом, когда поправилась, написала к Леонтью,
спрашивала, помнит ли он ее и свои старые намерения.
— Что наш
больной? —
спросил я.
— Да, была, — как-то коротко ответила она, не подымая головы. — Да ведь ты, кажется, каждый день ходишь к
больному князю? —
спросила она как-то вдруг, чтобы что-нибудь сказать, может быть.
— Вы все говорите «тайну»; что такое «восполнивши тайну свою»? —
спросил я и оглянулся на дверь. Я рад был, что мы одни и что кругом стояла невозмутимая тишина. Солнце ярко светило в окно перед закатом. Он говорил несколько высокопарно и неточно, но очень искренно и с каким-то сильным возбуждением, точно и в самом деле был так рад моему приходу. Но я заметил в нем несомненно лихорадочное состояние, и даже сильное. Я тоже был
больной, тоже в лихорадке, с той минуты, как вошел к нему.
— И что? — допытывался я уже на другой день на рейде, ибо там, за рифами, опять ни к кому приступу не было: так все озабочены. Да почему-то и неловко было
спрашивать, как бывает неловко заговаривать, где есть трудный
больной в доме, о том, выздоровеет он или умрет?
Потом смотритель рассказывал, что по дороге нигде нет ни волков, ни медведей, а есть только якуты; «еще ушканов (зайцев) дивно», да по Охотскому тракту у него живут, в своей собственной юрте, две
больные, пожилые дочери, обе девушки, что, «однако, — прибавил он, — на Крестовскую станцию заходят и медведи — и такое чудо, — говорил смотритель, — ходят вместе со скотом и не давят его, а едят рыбу, которую достают из морды…» — «Из морды?» —
спросил я. «Да, что ставят на рыбу, по-вашему мережи».
— На сколько человек построен зàмок? —
спрашивал англичанин. — Сколько заключенных? Сколько мужчин, сколько женщин, детей? Сколько каторжных, ссыльных, добровольно следующих? Сколько
больных?
— А мне можно будет видеть Игнатия Львовича? —
спросил Привалов. — Я приехал не по делу, а просто навестить
больного.
Под конец даже, являясь к
больному, прямо
спрашивал: «Ну, кто вас здесь пачкал, Герценштубе?
— Вы обо всем нас можете
спрашивать, — с холодным и строгим видом ответил прокурор, — обо всем, что касается фактической стороны дела, а мы, повторяю это, даже обязаны удовлетворять вас на каждый вопрос. Мы нашли слугу Смердякова, о котором вы
спрашиваете, лежащим без памяти на своей постеле в чрезвычайно сильном, может быть, в десятый раз сряду повторявшемся припадке падучей болезни. Медик, бывший с нами, освидетельствовав
больного, сказал даже нам, что он не доживет, может быть, и до утра.
— Если бы я даже эту самую штуку и мог-с, то есть чтобы притвориться-с, и так как ее сделать совсем нетрудно опытному человеку, то и тут я в полном праве моем это средство употребить для спасения жизни моей от смерти; ибо когда я в болезни лежу, то хотя бы Аграфена Александровна пришла к ихнему родителю, не могут они тогда с
больного человека
спросить: «Зачем не донес?» Сами постыдятся.
Исследовали, расспрашивали
больную;
больная отвечала с готовностию, очень спокойно; но Кирсанов после первых слов отстал от нее, и только смотрел, как исследовали и расспрашивали тузы; а когда они намаялись и ее измучили, сколько требует приличие в таких случаях, и
спросили Кирсанова: «Вы что находите, Александр Матвеич?», он сказал: «Я не довольно исследовал
больную.
Одной февральской ночью, часа в три, жена Вадима прислала за мной;
больному было тяжело, он
спрашивал меня, я подошел к нему и тихо взял его за руку, его жена назвала меня, он посмотрел долго, устало, не узнал и закрыл глаза.
Гааз жил в больнице. Приходит к нему перед обедом какой-то
больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни
больного, ни серебряных приборов, лежавших на столе. Гааз позвал сторожа и
спросил, не входил ли кто, кроме
больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
— Толкуй
больной с подлекарем! Что справедливо, что несправедливо… Тебя не
спросили. Вы присягали, и баста!
— Барышня, а вы не находите меня сумасшедшим? —
спросил ее раз доктор с
больною улыбкой. — Будемте откровенны… Я самое худшее уже пережил и смотрю на себя, как на пациента.
За Кишкиным уже следили. Матюшка первый заподозрил, что дело нечистое, когда Кишкин прикинулся
больным и бросил шурфовку. Потом он припомнил, что Кишкин выплеснул пробу в шурф и не велел бить следующих шурфов по порядку. Вообще все поведение Кишкина показалось ему самым подозрительным. Встретившись в кабаке Фролки с Петром Васильичем, Матюшка
спросил про Кишкина, где он ночует сегодня. Слово за слово — разговорились. Петр Васильич носом чуял, где неладно, и прильнул к Матюшке, как пластырь.
— Как вы нашли
больного, доктор? — со страхом
спрашивала Нюрочка. — Пожалуйста, говорите правду…
— Ну, што, баушка? — грубо
спрашивала мать Енафа, останавливаясь перед
больной. — Помирать собралась?
Шум, произведенный Афимьею и Котырло при их сражении за халат, разбудил
больного, и он тревожно
спросил о причине этого шума. Кусицын, мыча и расхаживая по комнате, рассказал ему, что это и за что происходит.
— Будто уж все и с
больной супругой, будто уж? —
спросил доктор плутовато.
— Что, Иван Петрович, не хотите ли чаю? (самовар кипел на столе), да каково, батюшка, поживаете?
Больные вы какие-то вовсе, —
спросила она меня жалобным голосом, как теперь ее слышу.
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты
больной, бледный; ты в самом деле был нездоров, Ваня? Что ж я, и не
спрошу! Все о себе говорю; ну, как же теперь твои дела с журналистами? Что твой новый роман, подвигается ли?
— Легче ли тебе? —
спросил я, — чувствительная ты моя Леночка,
больное ты мое дитя?
— Сейчас, моя прелесть, сейчас. Итак, доктор, мы прикажем вымыть ее борной кислотой и тогда… Но, Трилли, не волнуйся же так! Старик, подведите, пожалуйста, вашу собаку сюда. Не бойтесь, вам заплатят. Слушайте, она у вас не
больная? Я хочу
спросить, она не бешеная? Или, может быть, у нее эхинококки?
— Нет, так
спрашивать и записывать этого нельзя! — вмешался, привставая с места, Калинович, все время молчавший, и потом обратился к
больному: — Подите сюда, ко мне, мой милый!
— Иудушка… живет? —
спросил наконец сам
больной.
— Захворал я, Люба? —
спросил он полным голосом, чётко и ясно, но, к его удивлению, она не слышала, не отозвалась; это испугало его, он застонал, тогда она вскочила, бросилась к нему, а доктор подошёл не торопясь, не изменяя шага и этим сразу стал неприятен
больному.
Дни пошли крупным шагом, шумно, беспокойно, обещая что-то хорошее. Каждый день
больной видел Прачкина, Тиунова, какие-то люди собирались в Палагиной комнате и оживлённо шумели там — дом стал похож на пчелиный улей, где Люба была маткой: она всех слушала, всем улыбалась, поила чаем, чинила изорванное пальто Прачкина, поддёвку Тиунова и, подбегая к
больному,
спрашивала...
К утру Инсаров очнулся на несколько минут, узнал Берсенева,
спросил: «Я, кажется, нездоров?» — посмотрел вокруг себя с тупым и вялым недоумением трудно-больного и опять забылся.
Она выпросила у отца приказание, чтоб Калмык не входил в его спальню, покуда она сидит там; но это приказание было вскоре нарушено: под разными предлогами Николай беспрестанно входил в комнату к старику, да и сам
больной беспрестанно его
спрашивал.
— Все? —
спрашивал Брагин, наклоняясь к самому изголовью
больного.
— Ну, что, дитятко мое?.. —
спросила торопливо Власьевна, подбежав к
больной.
Боярин призадумался. Дурной гражданин едва ли может быть хорошим отцом; но и дикие звери любят детей своих, а сверх того, честолюбивый боярин видел в ней будущую супругу любимца короля польского; она была для него вернейшим средством к достижению почестей и могущества, составлявших единственный предмет всех тайных дум и нетерпеливых его желаний. Помолчав несколько времени, он
спросил: употребляла ли
больная снадобья, которые оставил ей польский врач перед отъездом своим в Москву?
— А где ваш
больной? —
спросил Андрей Ефимыч.
— Вы
спрашиваете, что делать? Самое лучшее в вашем положении — бежать отсюда. Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от преступников, психических
больных и вообще неудобных людей, то оно непобедимо. Вам остается одно: успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо.
Голос у Якова стал слаб и звучал, как скрип пилы, режущей дерево. Читая, он поднимал левую руку кверху, как бы приглашая
больных в палате слушать зловещие пророчества Исайи. Большие мечтательные глаза придавали жёлтому лицу его что-то страшное. Увидав Илью, он бросал книгу и с беспокойством
спрашивал товарища всегда об одном...
— Унижение паче гордости, — шутливо заметила Вера Сергеевна и, оставив этот разговор, тотчас же
спросила: — А что делается с вашей очаровательной
больной?
— Капризная я стала? —
спросила едва слышно
больная.
Иванов (жене). Ну, куда ты,
больная, поедешь? Ты больна и тебе нельзя после заката солнца быть на воздухе…
Спроси вот доктора. Ты не дитя, Анюта, нужно рассуждать… (Графу.) А тебе зачем туда ехать?
— Ну что, старик? —
спросил он, наклоняясь к
больному.
Подходит, говорит, к
больному и
спрашивает...